Авиация в 41-ом Опции

[Anborn]

Предлагаю обсудить состяние дел в нашей авиации на 41-ый год. А то надоело как-то слушать про наши устревшие самолеты. Я искренне считал, что миг-1, миг-3, лагг-3 были нехуже мессеров, но их было мало, а и-16 с мессером тягаться не мог. А начал интересоваться у ветеранов - и тут как молотом по голове! Пятеро летчиков, летавшиг и на лагге, и на ишаке в один голос сказали - лагг утюг, ишак лучше. А тут еще попалось на глаза интервью с Голодниковым - летчиком 2-го гиап (Сафоновского).
Цитата: "все основные типы и16-10,17,21-по своим ТТХ уступали МЕ-109Е, но не сильно, старые типы 4,5 - конечно сильнее. А вот и16 28 и 29 типов ме109е превосходили. Скорость у них с "мессером" была одинаковая, зато по маневренности, в т.ч. и по вертикальной "е" ишаку уступал."
АП! И все. Ощущения были, как от первого прочтения Резуна 15 лет назад. Я ж историей вообще не интересовался, а прочел - и заболел. 15 лет и тонны книг - и путь от заядлого резуноида до "не все так просто" и "в действительности все не так, как на самом деле" пройден. А как на самом деле? Не стыкуются фрагменты нашей истории ни по официальной версии, ни по резуну... Даже в такой малости, как боевое сравнение противостоящих истребителей. Думаю, в этой теме есть о чем поговорить. Англичане например Р40 за истребитель не считали, а у нас он считался вполне приличной машиной. Потому что у них эксплуатация по инструкции, а нас за пределом возможностей. У них хреновый самолет с ресурсом двигателя 120 часов, а унас отличный истребитель с ресурсом двигателя максимум в 30 часов.

[udav]

Про "Чайки" и "мессеры".

ТАРАН НАД БРЕСТОМ
.........................
Осенью 1954 года, когда я встретился в Ереване с Самвелом Матевосяном, он рассказал о воздушном бое, происходившем над Брестом в первый день войны, 22 июня 1941 года.

Это было около 10 часов утра, когда крепость была уже окружена и вела тяжёлый бой. Отбивая атаки немецкой пехоты в крепостном дворе, Матевосян и его товарищи видели, что несколько наших истребителей — "чайки ", как тогда их называли, — ведут над Брестом бой с группой «мессершмиттов». Численное превосходство было на стороне противника, но советские лётчики сражались отчаянно и сбили два или три вражеских самолёта. Этот бой уже подходил к концу, как вдруг одна из наших машин устремилась навстречу «мессершмитту» и столкнулась с ним в воздухе. Охваченные пламенем, оба самолёта пошли к земле и скрылись из виду.

По словам Матевосяна, подвиг неизвестного пилота глубоко взволновал защитников крепости. Все они были уверены, что герой погиб, и отважный поступок его придал им новые силы в их невероятно трудной борьбе.

Позднее, когда удалось разыскать многих других героев крепости, некоторые из них тоже оказались очевидцами этого воздушного боя и полностью подтвердили историю, рассказанную Матевосяном.

До этого считалось, что первый воздушный таран в Великой Отечественной войне совершил 27 июня 1941 года лётчик-комсомолец Пётр Харитонов на подступах к Ленинграду, за что он был удостоен звания Героя Советского Союза. А теперь выходило, что такой же таран был сделан ещё в первый день войны, даже в самые первые её часы, над Брестом. Было бы крайне важно установить имя неизвестного лётчика. Но тогда я думал, что сделать это окажется невозможным.

В первый день войны в районе Бреста шли тяжёлые бои, противник продвигался в глубь нашей территории, и казалось, что в таких условиях подвиг лётчика, вернее всего, остался незамеченным и тем более вряд ли зарегистрирован в документах.

К счастью, я ошибся.

Однажды я был приглашён выступить перед коллективом одного авиационного училища. Это училище имеет славную историю, и среди его питомцев — несколько десятков Героев Советского Союза.

В клубном зале собрались курсанты, преподаватели, командиры. Я рассказал им о событиях в крепости и, так как тут сидели лётчики, упомянул о воздушном таране в районе Бреста, выразив сожаление, что, вероятно, имени героя лётчика нам никогда не удастся узнать.

По окончании вечера в клубном фойе ко мне подошёл преподаватель училища майор Захарченко.

— А ведь вы ошибаетесь, — сказал он мне, улыбаясь. — Напрасно вы думаете, что фамилия этого лётчика никому не известна. Я, например, знаю её.

Я думаю, вы поймёте, с каким нетерпением я стал его расспрашивать.

Накануне войны Захарченко, тогда ещё лейтенант, служил в 123-м истребительном авиационном полку, который располагался на аэродромах близ Бреста и охранял воздушные границы в этом районе. На рассвете 22 июня 1941 года лётчики приняли бой против воздушных сил врага.

— Около 10 часов утра, — рассказывал майор Захарченко, — на пятом или шестом вылете наших истребителей мы все стали свидетелями воздушного тарана. Один из лётчиков — как мне помнится, это был командир эскадрильи майор Степанов — израсходовал в бою свои патроны и таранил «мессершмитт». Лётчик погиб, и мы похоронили его на нашем аэродроме…

Больше ничего майор Захарченко сообщить не мог. Но и этого было достаточно: его свидетельство давало надёжную нить для поисков — номер части. И, вернувшись в Москву, я разыскал в военном архиве документы 123-го истребительного полка.

Там хранилась боевая история части, составленная офицерами штаба, и в ней я нашёл описание воздушных боев, которые вёл полк в районе Бреста. Среди скупых, лаконичных фраз полковой истории было и сообщение о первом воздушном таране. Но при этом обнаружилось, что майор Захарченко допустил две существенные ошибки — впрочем, тут нечему удивляться, ведь он рассказывал мне о событиях спустя пятнадцать лет. Во-первых, воздушный таран над Брестом совершил не майор Степанов, а лейтенант Пётр Рябцев. Во-вторых, сам герой при этом таранном ударе не погиб, а спасся на парашюте.

Вот что записано в истории 123-го истребительного авиационного полка о воздушном таране над Брестом:

«22/VI — 41 г. 4 истребителя — капитан Мажаев, лейтенанты Жидов, Рябцев и Назаров — вступили в бой с Ме-109. Самолёт лейтенанта Жидова был подбит и пошёл на снижение. Три фашиста, видя лёгкую добычу, сверху стали атаковать его, но капитан Мажаев, прикрывая выход из боя лейтенанта Жидова, меткой пулемётной очередью сразил одного „мессершмитта“, а второй фашист был подхвачен лейтенантом Жидовым и подожжён. В конце боя у лейтенанта Рябцева был израсходован весь боекомплект. Лейтенант Рябцев, не считаясь с опасностью для жизни, повёл свой самолёт на противника и таранным ударом заставил его обломками рухнуть на землю. В этом бою было сбито 3 фашистских истребителя при одной своей потере».

За этой первой записью следовали многие другие, и в них часто встречалось имя Рябцева. Как ни сухи и ни скудны были строки полковой хроники, все же они с уверенностью свидетельствовали, что Пётр Рябцев был одним из самых активных и отважных лётчиков своей части.

В конце июня полк был отозван с фронта в Москву и получил на вооружение новые Яки (самолёты конструкции А. С. Яковлева). Затем эскадрильям его поручили охранять воздушные подступы к Ленинграду, и Пётр Рябцев оказался на аэродроме Едрово. Немецкие самолёты рвались к городу Ленина, в небе шли непрерывные бои, и молодой лётчик в эти дни принял участие в десятках жарких воздушных схваток. 31 июля 1941 года Пётр Сергеевич Рябцев героически погиб в бою над своим аэродромом.

http://lib.aldebaran.ru/author/smirnov_ser...repost__31.html

А вот как описывает памятный бой 22 июня 1941 года другой его участник, бывший лейтенант, а ныне полковник, Герой Советского Союза Георгий Жидов. Он описал его в газете «Советская авиация» 17 июля 1957 года.

"…Стояла ясная погода. Между девятью и десятью часами утра вражеские самолёты начали бомбить штаб одного нашего соединения, расположенного недалеко от аэродрома. Фашистских бомбардировщиков прикрывала группа истребителей.

Мы вылетели звеном: капитан Мажаев, лейтенанты Рябцев, Назаров и я. На высоте примерно 3500 метров нам встретилась группа самолётов противника — «Ме-109».

Завязался напряжённый бой. Атака следовала за атакой.

Наши лётчики старались держаться вместе, чтобы можно было прикрывать друг друга. Бой продолжался 8-10 минут. Встретив упорное сопротивление советских лётчиков, гитлеровцы решили пойти на хитрость. Четыре самолёта «Ме-109» вошли в глубокий вираж, а четыре продолжали с нами бой. Кроме того, «Хе-113» атаковали нас сверху.

Создалось очень трудное положение. Я пошёл в атаку на врага, а меня, в свою очередь, преследовал «мессер». Капитан Мажаев взял его под обстрел. Одновременно фашистские «Ме-109», ранее вышедшие из боя и набравшие вновь высоту, стремились атаковать Мажаева. Наперерез врагу ринулся лейтенант Рябцев. В пылу боя Пётр израсходовал боекомплект, а преградить путь к самолёту Мажаева надо было во что бы то ни стало.

Вот тут-то и созрело у отважного лётчика решение — таранить ведущий истребитель врага. Резко развернув свою «чайку», Рябцев пошёл на сближение с противником.

Видно, фашист не хочет уступать. Но его нервы не выдерживают: гитлеровец накреняет самолёт и пытается уйти вниз. Но поздно! Рябцев своим самолётом ударил по вражеской машине. И тут же истребители, немецкий и наш, пошли к земле. Вскоре в воздухе появилось белое пятнышко — парашют. Мы, занятые боем, не смогли определить, кто спускался на нём. Как потом стало известно, парашют раскрылся у Рябцева, а гитлеровец врезался в землю вместе со своим самолётом…"

И когда я писал об этом подвиге в «Комсомольской правде», я, конечно, думал, что таран, совершенный Рябцевым над Брестом, был самым первым воздушным тараном Великой Отечественной войны. И вдруг обнаружилось, что я ошибался. Письма читателей и радиослушателей принесли мне совершенно неожиданные известия. Боевая история нашей авиации оказалась ещё более удивительной и славной, чем я предполагал.

Сначала московский слесарь Федор Ильин сообщил мне, что около шести часов утра в первый день войны в приграничном местечке Выгоде, между Белостоком и Ломжей, он видел, как неизвестный советский лётчик на самолёте «У-2» таранил атаковавший его «мессершмитт» и погиб сам, сгорев вместе со своей машиной, которая упала недалеко от дома, где жил тогда Ильин.

Однако вслед за этим письмом пришли два других — от лётчиков-комсомольцев А. Загоруйко, В. Кабака и Ю. Малецкого и от бывшего сержанта 12-го истребительного авиаполка Алексея Шанина из Волгоградской области. Они рассказали мне о воздушном таране лётчика младшего лейтенанта Леонида Бутелина, служившего в одном полку с Шаниным. Леонид Бутелин ещё в 5 часов 15 минут утра 22 июня 1941 года таранил «Юнкерс-88» над своим аэродромом Боушев, в 30 километрах от города Станислава, на Западной Украине. Сам он при этом погиб.

Оказалось, что таран 22-летнего белорусского комсомольца Бутелина записан в истории 12-го авиаполка. И я решил, что он и был первым тараном Великой Отечественной войны. Но прошло несколько дней, и почта принесла новые, неожиданные сюрпризы.

Два бывших лётчика — подполковник в отставке Андрю-ковский из Ярославля и полковник запаса Молодов из Киева — сообщили, что 22 июня ещё около 5 часов утра, то есть через полчаса после начала войны, их сослуживец по 46-му истребительному авиаполку, старший лейтенант Иван Иванович Иванов, в районе Млынов, близ города Дубно, на Украине, таранил в бою «Хейнкель-111». Погибший при этом таране старший лейтенант Иванов за свой подвиг был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

Позднее комсомолец Корчевный из Херсона прислал мне газету «Правда Украины» со статьёй, где приводилась цитата из боевой истории 46-го полка, с описанием подвига И. И. Иванова.

Казалось, теперь уже не было сомнений: первым лётчиком, таранившим в воздухе вражескую машину в первый час войны, следовало признать уроженца Московской области, старшего лейтенанта Ивана Иванова. Но чудеса продолжались: позднее выяснилось, что в это же самое время, около 5 часов утра, на другом участке фронта, у городка Замбров, таранил в бою «мессершмитт» лётчик 124-го истребительного авиаполка, младший лейтенант Дмитрий Кокорев. Об этом мне сообщил старший лейтенант Львов, приложивший к своему письму выдержку из полковой истории, где описан подвиг Кокорева. Сам лётчик, подобно Рябцеву, остался жив после тарана, вернулся в свою часть и был награждён орденом Красного Знамени. Кокорев погиб уже позже, 12 октября 1941 года, над аэродромом Сиверская, защищая воздушные подступы к Ленинграду.

Вот к каким неожиданным результатам привели меня поиски следов неизвестного лётчика, таранившего около десяти часов утра над Брестом вражеский самолёт. Словно разматывался сказочный клубок — так развёртывалась передо мною героическая история нашей авиации в первые часы Великой Отечественной войны. Пётр Рябцев, таран которого произошёл между девятью и десятью часами утра. Неизвестный советский лётчик, в шесть часов утра таранивший «мессершмитт» в районе местечка Выгоды на маленьком самолёте «У-2». Младший лейтенант Леонид Бутелин, совершивший свой подвиг в пять часов пятнадцать минут утра. И, наконец, два лётчика — Иван Иванов и Дмитрий Кокорев, которые совершили воздушные тараны около пяти часов утра.

Но за кем же всё-таки остаётся первый таран в Великой Отечественной войне, спросит читатель: за Ивановым или за Кокоревым? Думаю, что установить это со всей точностью будет просто невозможно. Да и важно ли это в конце концов?

Пусть все эти имена — Дмитрия Кокорева и Ивана Иванова, Леонида Бутелина и Петра Рябцева — будут отныне и навсегда вписаны в боевую историю нашей авиации, и страна воздаст должное памяти отважных лётчиков, которые грудью прикрыли небо Родины в грозный час войны.