Война-войной ...-обед по распорядку, Сухой паек Опции

[Resistor]

После поездки в действующую часть ВДВ был опробован современный сухой паек.
Однако теперь- совсем не то, что было давеча Кроме стандартных банок каши с тушенкой и вполне приличного галетного печения
есть и чернослив с орехами и пакетик с конфетками шоколадными,пакетик джема .
Это так во всех войсках???

[beerrat]

Собственно норма армейского сухпая времен Великой Отечественной - НОРМЫ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОГО СНАБЖЕНИЯ от 12.09.1941
Утверждены Постановлением ГОКО №622сс от 12.09.1941 и Приказом НКО СССР №312 от 22.09.1941 г.
Введены - с 20.09.1941 г.

Данные нормы действовали на протяжении всего периода Великой Отечественной войны...



НОРМЫ

СУТОЧНОГО ДОВОЛЬСТВИЯ СУХИМ ПАЙКОМ
Наименование продуктов для частей действующей армии не входивших в состав действующей армии

Сухари ржаные 500 гр. 400 гр.

Концентрированная каша из пшена 200 гр. 200 гр.

Концентрированный суп-пюре гороховый 75 гр. 75 гр.

Колбаса полукопченая 100 гр. 80 гр.
или бекон 70 гр. 60 гр.
или вобла сухокопченая, брынза 150 гр. 120 гр.
или рыбное сухое филе 100 гр. 80 гр.
или мясные консервы 113 гр. --- гр.
или сельдь 200 гр. 160 гр.

Сахар 35 гр. 35 гр.

Чай 2 гр. 2 гр.

Соль 10 гр. 10 гр.


По нормам питания для разведчиков (ниже размещен приказ НКО, в котором оговорены доп.питание для войсковой разведки к данному пайку) -

НОРМЫ СУТОЧНОГО ДОВОЛЬСТВИЯ КРАСНОАРМЕЙЦЕВ И НАЧАЛЬСТВУЮЩЕГО СОСТАВА БОЕВЫХ ЧАСТЕЙ ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ
Наименование продуктов

Вес в граммах
Хлеб из ржаной и обойной муки:
для зимнего времени (октябрь - март) 900 гр.
для летнего времени (апрель - сентябрь) 800 гр.
Мука пшеничная 2 сорта 20 гр.
Крупа разная 140 гр.
Макароны-вермишель 30 гр.
Мясо 150 гр.
Рыба 100 гр.
Соевая дезодорированная мука 15 гр.
Комбижир и сало 30 гр.
Масло растительное 20 гр.
Сахар 35 гр.
Чай - 1 гр.
Соль для приготовления пищи 30 гр.

Овощи
картофель 500 гр.
капуста свежая или квашеная 170 гр
морковь - 45 гр.
свекла 40 гр.
лук репчатый 30 гр.
коренья, зелень, огурцы 35 гр.
Итого 820 гр.

Томат-паста 6 гр.
Лавровый лист 0,2 гр.
Перец 0,3 гр.
Уксус 2 гр.
Горчичный порошок 0,3 гр.
Махорка 20 гр.
Спички (коробок в месяц) 3
Курительная бумага (книжек в месяц) 7
Мыло для туалетных надобностей (в месяц) 200 гр.




ПРИКАЗ НКО СССР
ОБ УСТАНОВЛЕНИИ НОРМЫ ДОВОЛЬСТВИЯ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ ВОЙСКОВОЙ РАЗВЕДКИ НА ФРОНТЕ

№ 0384
22.06.1943

Учитывая ряд ходатайств военных советов фронтов и просьбу начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенанта Кузнецова Ф.Ф., во изменение приказа НКО № 0072 от 19 апреля с.г. приказываю:

Подразделения войсковой разведки на фронте довольствовать не по норме № 9, как указано в приказе, а по норме № 1, с выдачей дополнительно к норме № 1:

сахара 15 граммов
сала-шпиг 25 граммов
хлеба 100 граммов
водки 100 граммов

Водку выдавать только в дни выполнения боевых заданий.

Народный комиссар обороны СССР
И. СТАЛИН





Ну и немного воспоминаний о реалиях питания 42 года.... (я случайно нашел это интервью... но ветерана знал очень хорошо... он никогда не рассказывал об этом ни в 60-е, ни 70-е, ни 80-е и 90-е...)


"Положение наше ухудшалось с каждым днем, однако выход из окружения Москвой был строго запрещен, командира одного из полков расстреляли за самовольный выход. Только во второй половине апреля 1942 года мы получили разрешение пробиваться к своим. К этому времени личный состав 33-й армии был физически измотан постоянной голодовкой и непрерывными боями, и не все бойцы и командиры, откровенно говоря, могли выходить.
Расстояние до нашего переднего края у Юхнова где-то 50 км по лесам и полям, по талому апрельскому снегу с лужами под этим снегом, а на нас - валенки. Мне, например, натерпевшись такой обувки, пришлось с первого попавшегося убитого снять сапоги, а свои валенки выкинуть. Но оказалось, что в сапогах ноги еще больше мерзнут, и пришлось эту операцию проделать в обратном порядке: снова разул убитого, но уже с валенками.
Перед началом похода собралось из разных частей человек 600-800. Вел нас один майор вместе с проводниками из местных. Шли больше ночью, обходя деревни, днем отлеживались в лесу, прямо на снегу. Потери - каждый день. Оставались ослабевшие: садился такой на снег, хрипло говорил: "Я больше не могу", - и провожал нас печальными, со смертной тоской глазами. А мы молча уходили, потому как дать ему было нечего. Такие вот бедолаги пополняли список пропавших без вести.
Ходил я вместе с другими несколько раз в разведку, в боевое охранение. В стычках с немцами добывали кое-какую еду: кофе во фляжке убитого немца, галеты. Вот и все. Эта добыча делилась поровну только в разведгруппе. Остальные в основной колонне о себе заботились, кто как мог, так как разведгруппа - это мы, знавшие друг друга артиллеристы, а колонна - сборная масса людей со всех частей двух дивизий.
К переднему краю немцев вышли ночью и выслали две разведгруппы с проводниками через передний край к своим с тем, чтобы обеспечить взаимодействие с нашими частями при прорыве. Условились, что группы не возвращаются, а подадут условный сигнал и укажут проход огнем артиллерии.
Наступил рассвет, сигнала все нет и нет, а наша основная группа, залегшая в болотистом редком березняке, была обнаружена противником примерно в 10 часов утра. Немцы, скорее всего, не догадывались о нашей численности, поэтому послали примерно до роты пехоты прочесать березняк. Роту мы, конечно, уничтожили сразу, но себя выдали, поскольку немцы сразу после этого стали простреливать наш лесок из минометов. Не имея никакой связи с нашими, нам ничего не оставалось, как атаковать.
Бежали в атаку рассеянными группами, из последних сил, с криком "ура". На пути группы, в которой бежал я, оказалась минометная батарея немцев. Часть расчета мы уничтожили, а часть погнали прямо на передний край. Когда эта мешанина из наших и немецких солдат оказалась в поле зрения своих артиллерийских наблюдателей, то с нашего переднего края был открыт огонь, который накрыл всех.
Это был страшный момент. Стрелявшие батареи нами были восприняты за немецкие. А так как мы не знали переднего края, то направление атаки, а вернее сказать, движение разрозненных групп, выходящих из окружения, самопроизвольно было повернуто на 90 градусов, вдоль переднего края противника. На нашем пути были отдельные ячейки и окопы немцев, которые хочешь не хочешь, а надо было брать, платя за это своими жизнями. Но все же самые большие потери мы несли от огня своей артиллерии. Группа таяла.
Подбежали к реке Угре, за которой на возвышении находились остатки деревни Большое Устье, занятой немцами. Но мы в те мгновения этого не знали, думали только, что на том берегу наши. С высотки бил пулемет, и бил удачно, поражая многих наших, подбежавших ко льду. Лежа вместе с товарищами, я пытался как-то изучить манеру стрельбы пулеметчика. И верно, через определенные промежутки времени впереди нас образовывалось мертвое пространство, которое можно было проскочить. Улучив момент, мы рванули по льду. Река была перед вскрытием, лед слабый. Рядом взорвался снаряд, поднял фонтан воды, и я оказался в нем, меня контузило. Бежавшие следом бойцы вытащили меня из полыньи. На берегу приступом взяли высотку с остатками деревни. Тут я потерял сознание, сказались истощение и контузия.
Очнулся в темноте, в какой-то землянке, под одеялом, но не раздетый. Рядом кто-то спал. Это был младший лейтенант Хасанов, с которым у нас был уговор не бросать друг друга в беде. Он затащил меня в немецкий блиндаж, спасаясь от артогня, а разорвавшийся рядом снаряд завалил в блиндаж вход. Разбудив товарища, я уяснил, что мы находимся в частично заваленном блиндаже на переднем крае противника и лежим под немецкими солдатскими одеялами.
Мы лежали в этом укрытии, слушая рядом немецкую речь и думая, что же нам делать. Вылезти из блиндажа? Но движение к своим было практически невозможно - мы были на грани полного физического и морального истощения. Так пробыли мы день и две ночи. Во вторую ночь мы еще могли вылезти и попытаться пробиться к своим. Но у обоих уже было утеряно желание жить. И это не красное словцо. Наши рассуждения в те минуты были примерно такими: к своим идти уже не можем, тем более, не зная, где они. Можно застрелиться, к чему мы были морально готовы - собственная смерть в тот момент воспринималась как избавление от всех мук. Мы были готовы и сдаться в плен, но пришли к выводу, что немцы с такими малоподвижными пленными возиться не будут и просто пристрелят. Поэтому сдаваться не было смысла, лучше уж самим застрелиться. И решили на всякий случай немного выждать.
Чтобы чем-то заняться, Хасанов пошарил в блиндаже и нашел немецкий солдатский котелок с остатками горохового супа-пюре. Это был НЗ наших войск, взятый немцами в качестве трофея. Суп был давно прокисшим, очень пахучим. Но я до сих пор помню его вкус: это было самое вкусное блюдо в моей жизни! Современному человеку представить это невозможно.
После второй ночи нас разбудил шум артналета, а через некоторое время мы услышали шум двигателей танков и хлесткую пальбу их пушек. Первым вылез я, и первое, что увидел, была горящая невдалеке тридцатьчетверка и наш солдат, направивший на меня винтовку. Солдат был какой-то странный: чистенький, с подворотником, весь какой-то справный, румяный и вообще не такой, к каким бойцам мы привыкли за месяцы окружения. Заметил еще, как убегают немцы, как наши танки и пехота продвигаются по полю, усеянному трупами моих товарищей, что огонь по отступающим немцам ведет артиллерия из того же места, из которого была расстреляна два дня назад и наша группа окруженцев. Видеть это было горько и до слез обидно.
Выяснив, кто мы, солдат спросил, хотим ли мы есть. Услышав, что мы практически десять дней не ели, снял свой "сидор", достал оттуда бутерброд, сделанный из двух кусков черного хлеба, промазанного сливочным маслом и посыпанного сахарным песком. Разломил его пополам и протянул нам по куску. Мы откусили, но ни жевать, ни глотать не смогли: спазмы и слезы душили нас. И пережитое, и мысль, что живы, а также щедрость незнакомого солдата целиком поглотили сознание.
Вскоре прибыли санитары и на лодочках с собаками по снегу и грязи меня с Хасановым вывезли из района боя. А потом мы узнали, что из всей группы вышло всего 8 человек. Судьба остальных неизвестна, они - без вести пропавшие."

Это воспоминание моего деда....