- Ну, дерево! Чалдон хренов! Ископаемое средней полосы!!! Вывалить бы твои мозги куриные на плац и растереть тонким слоем! Француз! Мушкетер долбанный! - комбат, брызгая слюнями, которые, казалось, жгли асфальт, мученически воздевал руки к небу, мысленно вопрошая: <За что? За что мне этот <гасконец> достался, за какие такие грехи?!>.
Это все случилось, когда грянул нежданный строевой смотр, повод для которого был весьма незаурядный. Только что назначенный Министром обороны гражданин Язов возжелал навестить свою часть. Великой чести была удостоена наша N-ская дивизия, показная и заслуженная настолько, что если писать почетные наименования, то чернила в ручке закончатся. Этот маршал там когда-то еще лейтенантом, говорили, начинал.
Нетрудно представить, что во всей дивизии начался дикий горский танец. Описывать все мероприятия, которые последовали за известием о приезде, нет смысла. Все, кто служил, знают, что Советская Армия - самая гостеприимная организация в СССР. Уж так гостей нигде не встречали! МИД с протоколом встречи официальных делегаций - просто постоялый двор в период Гражданской войны. А отцы-командиры? Ведь и сами чувствовали, и каждому сознательному защитнику Родины умудрялись объяснить, что защита Родины есть не что иное, как тщательная подготовка к встрече вышестоящих военачальников! Так внятно объясняли, что буквально каждая молекула бойца понимала - плохо встретим, и трындец! Не будет у нас Родины... Профукали, пока по стрельбищам да по полигонам дурака валяли, пока на ВДК подпрыгивали и на стапелях качались, пока в караулах непонятно что от непонятно кого берегли. А надо было готовиться к ВСТРЕЧЕ!
Ну, раз загодя не подготовились - придется наверстывать. И наверстывали так, что птицы летать переставали, потому что было видно - солдаты летают лучше.
И вот, когда все вокруг сияло, как морда жениха, узнавшего, что свадьба отменяется, взоры командиров обратились на личный состав. Никуда его не спрятать, а уж так бы хотелось... Но раз есть армия - должны же быть солдаты! Хотя бы немного. И по возможности, похожие на тех, которые в бытовой комнате на плакатике нарисованы. Значит, надо готовиться к строевому смотру! А силы, понятное дело, были уже на исходе. И когда, задыхаясь от вонючей хлорки, наконец-то все проклеймили, отгладили, надраили, когда умаявшийся не меньше нашего острослов и знаток русского языка, по национальности чуваш, старший прапорщик Николаев, уходя, заявил:
- Атгинаем палы шинелев и писем на ем своё фамилиё! - вдруг вспомнили про подшиву.
И горские пляски продолжились. Ну, сержанты в учебке, объяснять не надо, величина исключительная. В принципе, выше был только приезжающий гражданин Язов. Поэтому, ошалев от переживаний, они решили вопрос по-маршальски. То есть, никак не решили. Просто довели до сведения личного состава, что утром все должны быть подшиты. И ответственных за свои кителя персональных назначили.
А у нас был скобарь, старший сержант Горячев. Этот ухарь осенью на дембель собирался, и форму поэтому уже подготовил. Уж как он ее пестовал, разве только гладью и крестиком по кителю не вышивал. Гусарский мундир по сравнению с его творчеством - просто монашеская ряса. Вызвал Горячев единственного в роте москвича Саню Дунаева (наверное, посчитал, что столичный житель в роли белошвейки - это заслуженная кара за их, москвичей, привилегии) и про персональную ответственность объявил. А про Саню и про его появление в нашем разведбате надо отдельно, немного отклонившись от основного повествования, рассказать.
Жил себе парень в столице, в каком-то мудреном ВУЗе учился (по-моему, в Бауманском) и готовился службу срочную в тихом штабном подвале просидеть. Но на беду в юношестве довелось ему боксом позаниматься. И не иначе, как сдуру, добоксировал он аж до КМС. И вот зовут как-то этого мордобойщика-призывника в военкомат и сообщают: мол, такие нам нужны. Спортсмен, студент, комсомолец - пойдешь в десант! А поскольку до призыва время есть, потренируйся пока. Потом спасибо скажешь. Дуй в аэроклуб ДОСААФ и пройди допризывную подготовку - 3 прыжка. И имей в виду, отказаться никак нельзя - Конституция!
Надо сказать, Сане десант не улыбался, но подготовку он прошел. И прыгнул. И дальше стал призыва ждать спокойно, так как старшие товарищи объяснили, что в Советской Армии спортсмены попадают не в десант, а в спортроту. И вообще, обычно попадают не туда, куда приписная комиссия приписывает. Мол, если рост 2 метра, то обязательно в танкисты загремишь. А если качку не выносишь - быть тебе, парень, моряком. Моряком не хотелось (3 года!), но качку он переносил и поэтому не переживал.
И вот последний перед призывом визит в военкомат. Вечером - отвальная, девочки, а назавтра - <Прощание славянки>. Армия, словом. А сегодня улыбающийся военкоматовский майор, ну, прямо лучащийся от радости за призывников, объявляет:
- Товрищи! Как и намечалось, ваша команда идет в десант!
Но Саня не зря в институте учился. И выход из ситуации уже знал. Дело в том, что по закону <О всеобщей воинской повинности> неявка по повестке в случае уважительной причины (бабушка, например, у будущего крылатого пехотинца заболела) каралась штрафом в десять рублей. А назавтра приходишь и попадаешь в другую команду.
Восхищенный собственной прозорливостью, Санек проделал все как задумал и, отоспавшись после отвальной, явился утром следующего дня готовый встретить новые удары судьбы. Достойно, так сказать, перенести все грядущие тяготы и лишения воинской службы, где-нибудь поближе к Москве. По-прежнему лучезарно улыбающийся майор (военкоматские крысы почему-то всегда, сообщая такие новости, лучезарно улыбаются) выслушав историю про бабушку, объявил:
- Московский комсомол оказывает вам, товарищ Дунаев, свое доверие и вручает комсомольскую путевку на Тихоокеанский флот!
Товарищ Дунаев загрустил. Нелогично как-то выходило - ведь он же качки не боится! Почему же тогда на флот? Не так рассказывали! Ведь рост - 2 метра! Ведь должны же были хотя бы в танкисты!..
Но времени для решения проблемы было мало. И задумался Саня о своей горькой долюшке прямо в вонючем военкоматовском сортире. И вот тут-то посреди ароматов того последнего, что оставляли на родной сторонушке призывники, его осенило: надо отсидеться! В конце концов, это единственное на территории военкомата укрытие.
Его, конечно, искали. Еще как! Забегали и в сортир с вопросами:
- Не вы ли тот, которому Московский комсомол Тихоокеанский флот доверил?
Но он не сознавался. Готовый не сдавать рубежей, умереть, но не уйти с занимаемых позиций, продержался герой в сортире до вечера. И уже было задумывался: а не попроситься ли в химвойска, раз он так стойко отравляющие вещества переносит?
Вечерело. Отгремели марши, и Саня решил, что пора вылезать. Сообщил дежурному: мол, животом маялся. Команда его ушла, и уже не улыбаясь, все тот же майор, выругав его для порядка, махнул рукой в сторону группы курящих офицеров:
- Иди сам договаривайся, болезный! Вон <покупатели> стоят.
<Есть Бог! - подумал болезный. - Сейчас мне за долготерпение воздастся!>.
Покрутившись рядом и стараясь быть незаметным (это выходило плохо - офицеры морщили носы и подозрительно принюхивались друг к другу), Санек выбрал для сдачи в плен молоденького лейтенанта-связиста. Тот частенько в разговоре упоминал Бологое. <Это где-то между Ленинградом и Москвой>, - вспомнил Саня строчку из песни. - <Самое место для службы уставшему от газов моряку-тихоокеанцу!>.
Сговорились быстро - волшебным образом подействовало название ВУЗа, тем более, что Дунаев как раз связью в институте занимался.
А далее Саня принялся мечтать о том, как совершенно замечательно будет ему служиться. Как на присягу приедут предки и привезут гору немыслимо вкусных вещей. Как, застарев, можно будет бегать в самоход, к московским подружкам, которые теперь уж точно не откажут отважному защитнику Родины.
В этом блаженном состоянии он и встал утром в строй своей новой команды. И все, вроде, было хорошо: лейтенант со стопкой личных дел в руках собирался сделать перекличку и отправить новоиспеченных связистов в автобус для следования на вокзал. Солнце светило, оркестр для уходящей команды наяривал марши, словом, лепота!
:И вдруг проходящий мимо <нелегкой походкой матросской> крепко поддатый мичман, покачнувшись, замедлил ход и пришвартовался к лейтенанту.
- Слышь, огурец, военком приказал из твоей команды пятерых мне передать!
Лейтенанту такое обращение не понравилось, но он и сам понимал, что для просоленного и качественно заспиртованного <морского волка> он, вчерашний курсант, и есть огурец - зеленый и свежий. Деваться некуда!
- Кого возьмешь?
- А мне не один хрен? Давай первых попавшихся!
Саня напрягся. По-гусиному вытянув шею, он разглядел на верхней папке с личным делом свою фамилию.
- Куда повезешь?
- Северодвинск, подплав...
Санино сердечко тяжко бухнуло в груди и провалилось вниз. Опять на флот?! <Северный флот, северный флот не подведет!> - некстати вспомнился текст песни. А затем, уже в качестве явного бреда, сами собой пришли в голову строчки из слышанной им еще в аэроклубе песни:
В десанте служим мы крылатом,
А тут нельзя не быть орлом!
- Но Бог все же есть! - говорил потом, рассказывая эту историю, Саня. - Верите, парни, я уже почти сознание потерял. И тут гляжу - идет капитан-десантник (наш ротный). Я из строя выбегаю и к нему. <Что ж это делается!!! - ору, - у меня 3 прыжка! Я спортсмен, студент и комсомолец! Мне берет голубой снится! Я <В зоне особого внимания> наизусть знаю! А меня хотят в какую-то долбаную связь забрать! Чего там делать настоящему мужчине?! Я понятия о связи не имею, а с небом уже, можно сказать, состою в связи!>. <Половой!> - мрачно добавляет мичман. У лейтенанта вытягивается лицо, он мрачнеет, как будто его опять курсантом - первокурсником сделали, но молчит. Короче, братва, забрал меня ротный. Видать, так мне на роду было написано! - так заканчивал свою историю курсант 2-й учебной разведроты Отдельного учебного разведывательно-десантного батальона N-ской учебной дивизии Александр Дунаев.
И вот такому бойцу старший сержант Горячев доверил свое х\б. Да еще приказал подшивы раздобыть. Представляете, да вы наверняка представляете, как все уже умаялись к моменту возникновения подшивной проблемы?! И курсант Дунаев - не исключение. Он после своего чудесного превращения из моряка в связиста, опять в моряка и, наконец, в десантника свято верил в свою счастливую звезду (он бы еще не так поверил, если бы знал, как ему подфартило мимо химвойск пролететь!). И вот теперь он решил пойти другим путем - во имя своей счастливой звезды. Весь народ за подшивой по каптеркам ломанулся. А там идеальный порядок - все же заботливого Министра обороны ждут, а ну как чего не понравится?! Нет, лучше уж пусть ничего из запасов на глаза высокому гостю не попадается, далеко ли до беды... Да и извели все запасные простыни на тряпки во время героической подготовки к встрече уже горячо любимого всеми Министра. А на Руси всегда так - из-за кого страдаешь, того и любишь. Горячо так, самозабвенно. Об одном мечтаешь - о близости. Не душевной, конечно, куда там... Вопрос, только в одном: ты или тебя? Как правило, особенно в армии, - тебя! Но как сладко мечтается о том, что если бы ты дорвался... вернее, мы! Уж мы бы тогда всем взводом, всей ротой, да что ротой, - всей дивизией так бы от... от... отлюбили! Максимально, так сказать, сблизились бы с военачальником.
А пока этот счастливый миг был далек, все искали подшиву. Искали и не находили. Нашел только один Саня Дунаев. Он решил попытать счастья там, где его, вернее ее, подшивы, в принципе быть не могло - в столовой. Скатертями для солдат столы не накрывают, даже если Министр обороны приезжает. Поварские робы и колпаки, белее снега, ждут завтрашнего торжества, и берегут их повара, как знамя части. Занавески не подходят - кому придет в голову подшиваться синим ситчиком в желтых подсолнухах? Красиво, конечно, но вдруг Министр обороны не поймет? Как у него со вкусом, кто знает? Может, ему маки больше нравятся? Или он, как памятник Ленину, гвоздики предпочитает? Примерно так и рассуждал Саня, сам не понимая, за каким чертом ноги его несут в столовую.
И вот, бродя по этому солдатскому раю, совершенно никем не замечаемый - все очень заняты, все готовятся, (звуки горского танца переросли в топот буденовской конницы) Дунаев вперся в офицерскую столовую, а оттуда в святая святых - в банкетный зал. А поскольку никто в дивизии не знал, в какую часть товарищ Язов соизволит приехать - везде без исключения готовился банкет. И цветов уже офицерские жены из дома натащили. И картина <Обнаженная Маха> на стене висела (может, думали, маршалу будет приятно те времена вспомнить, когда он не только командовать мог?). И уже стоял посредине банкетного зала огромный стол. И уже был тот стол накрыт огромной, до самого пола свисающей, накрахмаленной, белой-белой скатертью: Скатертью! Скатертью!!! Скатертью, значит... Ага... Так-так... Что было дальше - все догадались?
Чем Дунаев думал? Была ли у него совесть? Не диверсантом ли он был засланным, чтоб испоганить светлый час свидания с высоким гостем? Все эти вопросы ему уже потом задавали. А пока Саня, от старания высунув язык, орудовал предусмотрительно прихваченными из роты ножницами.
Советский солдат, а десантник в особенности, так уж устроен - ну, нет для нас задач невыполнимых! Нету их! И поэтому, когда рано-рано утром проводили репетицию смотра, все были подшиты. Строгие командиры всех мастей раз за разом бдительно проверяли качество подготовки к строевому смотру. Отпустив курсантов, решили поглядеть на младших командиров.
- Подворотнички к осмотру!
Дошли до старшего сержанта Горячева. Глянули - и остолбенели. Нижний край подшивы поражал воображение замечательной красоты и тонкого изящества кружевами! Это Саня от недосыпа их отрезать забыл, а может, и специально оставил - Горячева в роте крепко не любили...
И вот с этого самого дня, после воплей комбата, за ним закрепилось прозвище <гасконец>.