http://www.rkka.ru/ibibl1.htm
Первые шаги "крылатой пехоты"
Генерал-лейтенант Иван Иванович Лисов
Трудными были первые шаги воинов "крылатой пехоты" — ведь они были первыми. Советские десантники не могли заимствовать какой-то опыт в зарубежных армиях, его не было и у нас. Помнится, как упорно приходилось работать в поисках методики совершения прыжков с парашютом с оружием и снаряжением, горячо спорить и искать верные пути в обучении личного состава тактическим действиям. Жизнь и учеба первых парашютистов-десантников проходила в поисках, в исследованиях, в конструировании техники и в ее испытании. В то же время, как и все другие воины Советской Армии, они находились в постоянной боевой готовности.
Для нас — первых десантников — было еще много неизвестного и загадочного, и мы, как любые первооткрыватели, не были ограждены от ошибок и неудач.
Наши первые инструкторы были горячими энтузиастами и пропагандистами парашюта, но они тоже не имели еще достаточного опыта. В воздухе нас ожидали различные неожиданности, из которых нужно было выходить самостоятельно, а иногда с помощью своих товарищей. Иначе — иначе не должно быть. Парашютист в воздухе, как сапер на земле, может ошибиться только раз. Вот несколько невыдуманных историй, свидетелем которых мне довелось быть.
Свой первый прыжок с парашютом я совершил летом 1934 года в Белорусском военном округе при подготовке к осенним учениям. В то время я командовал легкопулеметным парашютным отрядом. По сравнению с тогдашними ручными пулеметами (ДП) современные значительно легче и короче. Судите сами: пулеметчик ростом в 160—180 см считался "мучеником" — у такого солдата, когда он надевал пулемет на плечо и готовился к прыжку, дульная часть ствола упиралась в землю, и он вечно цеплялся им за различные выступы в самолете. Но главное было не в этом. У винтовок и пулеметов выпуска 30-х годов дульная часть далеко отходила в воздухе от тела человека и всегда могла служить причиной зацепки строп или кромки купола при раскрытии парашюта. Отделяться от самолета нужно было очень аккуратно.
Несмотря на то, что ростом меня "бог не обидел", и я "поймал" стволом пулемета кромку парашюта и вот при каких обстоятельствах.
В тридцатых годах у нас еще не было специального десантного снаряжения, винтовки и ручные пулеметы крепились на парашютисте обычными ружейными ремнями и парашютными стропами, но так, чтобы десантник перед приземлением мог перевести оружие в горизонтальное положение на запасный парашют. Если этот прием он не успевал сделать в воздухе, то рисковал при приземлении получить приличный удар прикладом по голове и "взбучку" от старшины за плохое отношение к оружию.
Я уже прыгал с оружием и без оружия почти со всех точек отделения знаменитого в то время тяжелого бомбардировщика ТБ-3. В этот раз мне предстояло выполнить прыжок с ручным пулеметом с левого крыла самолета. Эта точка считалась самой тяжелой для отделения, так как предстояло выйти из самолета в дверь на правое крыло и, держась крепко за наружные поручни, двигаться вдоль фюзеляжа к моторам, затем, держась за веревку, взобраться на верхнюю часть фюзеляжа, потом осторожно опуститься на левое крыло и, держась за протянутую по крылу веревку, проползти и лечь на свое место. И все эти поистине цирковые номера делались на большой высоте при встречном потоке воздуха, усиливаемом моторами. Малейшая неосторожность могла стоить жизни парашютисту.
...Когда сейчас подходишь к широко открытому люку транспортного самолета, то ветер не хлещет тебя по глазам, не нужно до боли в пальцах держаться за поручни. И невольно думается: а ведь какими все же смелыми парнями мы были!
Сидят теперь десантники в свободных кабинах транспортных самолетов и каждый имеет свое персональное, можно сказать, плацкартное место и даже улыбается от удовольствия. Правда, не у всех бывает красивая улыбка. В такой кабине инструктору хорошо наблюдать за парашютистами, он может подойти к любому, кому что-то поправить, кого словом подбодрить. В кабине самолета тепло, уютно... и не дует!
А нас располагали в ТБ-3 с большим трудом. Особенно тяжело было забраться в крылья самолета за бензобаками. Попадали туда только по-пластунски и в темноте. Пока лежишь, чего только не передумаешь, соседей своих почти не видишь, все гремит, кругом сквозняк гуляет, а если полет длительный, то бензиновых паров так нахватаешься, что потом неделю чихаешь и боишься закурить. Каждый ждет не дождется, когда же прыгать будет.
Итак, я благополучно добрался до левого крыла. Улегся набок, прижался в гофрированной поверхности и все внимание сосредоточил на кабине штурмана. Сигнал "Пошел" подавал красным флажком штурман из своей кабины, а так как она у него была, как и у летчиков, прикрыта только ветровым козырьком, то он становился спиной к ветру во весь рост и показывал нам одной рукой флажок, а второй, в зависимости от того, как мы прыгали, то кулак, то большой палец. Но нам уже после красного флажка было все равно, какие он нам сигналы "выкладывал" — мы их не наблюдали.

Еще на предпрыжковой подготовке наш инструктор Волков порекомендовал мне "пробежаться" по крылу до его конца, т.е. до консоли, а там прыгнуть, как с вышки в воду. Это лихо, красиво и на глазах у подчиненных! И вот, как только я заметил сигнал "Пошел", быстро подтянулся и, подскочив, как пружина, побежал по крылу. Но почти в одном шагу от консоли крыла поскользнулся, упал, на какой-то миг зацепился стволом пулемета за край крыла. Меня ударило, перевернуло, и я почувствовал, что падаю. Шелестел шелк — меня всего спеленала "мануфактура". Левая рука оказалась закрученной куполом и вывернутой за спину.
В первые секунды положение показалось безнадежным. Ничего не вижу, но чувствую большую скорость падения. В голове почему-то начали мелькать воспоминания, которые к парашютному спорту имеют весьма далекое отношение: мать ждет на обед, как буду отдыхать в отпуске, школьный учитель и прочее. Но все это мелькало значительно быстрее, чем читается.
Вся свободная часть парашюта, видимо, представляла сплошной шлейф, и по свисту в ушах и шелесту шелка можно было определить, что падение идет со скоростью 30—40 м в секунду. Воспоминаниями заниматься некогда.
Правая рука и запасный парашют свободны, но затянуты снаружи полотном. Удалось нащупать привязанный стропой к "запаснику" кривой садовый нож, зубами открыл его и полоснул по туго натянутому полотну прямо перед собой. В образовавшуюся щель ворвался воздух. Ветром начало расправлять над головой полотнище купола. С трудом вырвал из плена левую руку. Обеими руками еще больше расширил отверстие, просунул в него голову, увидел свет и стремительно несущуюся на меня землю. Прижав головой край разорванного полотнища, рванул кольцо и с силой выбросил в образовавшуюся дырку купол запасного парашюта. И почти сразу же получил сильный удар по голове.
Сознание постепенно возвращалось. Я сидел на лугу, завернутый, как мумия, в погребальные полотна, весь потный. Вначале мне было непонятно, почему я нахожусь в таком положении, откуда взялись люди, ведь я, кажется, только что завтракал? Но медленно все начало становиться на свое место, и я вспомнил детали "лихого прыжка".
Приехали комбриг, врачи, дежурные, инструкторы, и каждый приступил к своему делу. У меня оказалась немного "помятой" голова, шла кровь.
Инструкторы внимательно переходили от одного узла парашюта к другому, изучая причины "ЧП".
Только комбат Левашов молча стоял в стороне от всех. Затем подошел — меня "в четыре руки" обрабатывали врачи — и сказал:
— Знаешь, Лисов, а до земли оставалось метров семьдесят, когда над тобой запасник вспыхнул,— он наклонился, похлопал по груди и добавил:
— Ничего, мы еще попрыгаем!
Уже в госпиталь пришел мой друг Саша Цвион. Он рассказал некоторые подробности. Нижняя кромка купола зацепилась за ствол пулемета, я стал беспорядочно падать и меня закрутило полотнищем, а удар на земле прикладом пулемета я получил "по науке", поскольку не перевел оружие в горизонтальное положение. Ружейный ремень лопнул, ствол пулемета погнулся. "Но старшины, — сказал мне Саша, улыбаясь, — бояться нечего. Я это дело лично с ним уже отрегулировал".

Командир батальона на разборе прыжков сделал мне выговор за ненужное и ничем не оправданное лихачество. Попало мне и моему инструктору от комбата вполне заслуженно и запомнилось на всю жизнь.
"Никогда, ни при каких обстоятельствах не теряться!" — вот девиз советских парашютистов. Думай не только о себе, но и о своих товарищах и при необходимости смело иди им на помощь даже в воздухе. Так и поступил начальник парашютно-десантноЙ службы батальона старший лейтенант Василий Нехорошев, с которым мне пришлось вместе служить.
Мы совершали групповые тренировочные прыжки с оружием с одиночных самолетов. Выпрыгнув с первого корабля, я с дежурным командиром наблюдал на площадке приземления, как отделяются парашютисты от самолета, как действуют в воздухе и приземляются. Все недостатки в работе десантников записывал в блокнот - эти пометки нужны были не только для разбора проведенных прыжков с личным составом, но и для обучения в будущем.
Над площадкой приземления с равными промежутками времени один за другим проходили ТБ-3 и в считанные секунды освобождались от десантников. Каждый раз, как только самолет заходил на боевой курс, я внимательно смотрел в бинокль за их отделением и следил до раскрытия парашюта. Затем возвращался к первой группе выпрыгнувших и наблюдал, как они готовят оружие в положение для приземления.
Все, казалось, шло хорошо. Последним прыгнул с небольшой задержкой старший лейтенант Нехорошев. Невольно залюбовался красиво падавшим человеком. Вдруг рядом стоявший офицер обратил мое внимание на десантника, прыгнувшего перед Нехорошевым,— что-то в его положении было ненормальным. В бинокль вижу, что он зацепился ногами и стволом винтовки за две или три стропы и снижается почти вертикально головой вниз. Скорость больше, чем обычно, так как купол парашюта перехлестнут стропой и имеет не совсем нормальную форму. Десантник пытается высвободить ноги из строп, но это ему никак не удается. Приземление в таком положении крайне опасно. Волнуюсь не меньше самого парашютиста. В бинокль хорошо видно, в каком безвыходном положении находится человек и как он мужественно борется в воздухе за жизнь. Что делать? Как помочь? Промедление действительно смерти подобно!
И вот, когда казалось, что человек неминуемо погибнет, к нему неожиданно пришла помощь.
Старший лейтенант Нехорошев, выпрыгнув последним, раскрыл парашют почти на уровне ранее оставивших самолет парашютистов и стал осматривать их купола. Заметив, что выше его идущий десантник запутался и барахтается в стропах, он тут же начинает скользить, приближаясь к парашютисту. Все на площадке приземления замерли, напряженно наблюдая за действиями смельчака. Вот, кажется, ему удалось схватить за стропы парашют товарища, но купол качнулся и Нехорошева отбросило а сторону. Еще одна попытка, и опять неудача, а высота, неумолимо уменьшается, уже до земли осталось метров двести.
Однако Нехорошев продолжает бороться за жизнь товарища. Наконец, ему удается близко подойти к куполу парашюта и одним взмахом ножа перерезать две стропы. Ноги парашютиста были освобождены почти у самой земли, и он приземлился по всем правилам. Рядом с ним оказался и старший лейтенант Нехорошев. Мы все облегченно вздохнули и, забыв о соблюдении всякой служебной субординации, перегоняя друг друга, побежали поздравлять наших командиров. Парашютисты с бледными, но уже улыбающимися лицами поднялись и пошли мне навстречу.
— Товарищ капитан! — начал было докладывать срывающимся от только что пережитого напряжения голосом Нехорошев, но я махнул рукой и крепко обнял обоих, поблагодарив за инициативу и смелость.
Вечером к нам в батальон пришел командир части полковник Левашов и за проявленное мужество вручил старшему лейтенанту Нехорошеву именные часы.
А вот еще один пример взаимной выручки десантников.
Было чудесное солнечное утро. Легкий ветерок пробежал по полю и зашумел в кустарнике вблизи аэродрома. Ровными рядами разложены парашюты, около них десантники наблюдают за выруливанием и взлетом истребителя. Самолет немного пробежал по взлетной полосе, легко оторвался от земли и ушел в освещенное солнцем голубое небо. Он быстро набирал высоту, становясь все меньше и меньше, и вскоре стал совсем невидимым, только мотор гудел еще где-то в высоте.

— Высоко пошел, — проговорил командир взвода Василий Зайцев, все время наблюдавший за самолетом, и мечтательно добавил, обращаясь ко мне:
— Вот прыгнуть бы с такой высоты с задержкой, товарищ капитан!
— Боюсь, что вместо десяти тысяч пролетишь метров триста и не выдержишь — выдернешь кольцо. И болтаться тебе в воздухе до самого обеда. Задача пока гораздо проще, но не менее сложная: прыгнуть с турели и не попасть на хвост, — ответил я ему.
Настроение у людей было приподнятым, даже веселым. Никто не чувствовал и признаков страха.
Мы заняли места в самолете. На этот раз мне предстояло освоить новую точку отделения — бомболюк. Это была не особенно приятная точка: находиться в полете приходилось в почти темных крыльевых отсеках, за бензобаками.
Воздушный корабль, мощно взревев четырьмя моторами, тяжело оторвался от земли. Зайцев видел, как внизу медленно ползла земля, и был уверен, что прыгнет и на этот раз так же благополучно, как прыгал уже девять раз. По команде "Приготовиться" он вместе с семью парашютистами вылез через турельный вырез в фюзеляже и сел четвертым с правого борта самолета, уцепившись левой рукой за турельные дужки и свесив ноги за борт.
Инструктор парашютно-десантной подготовки старший лейтенант В.Веселов, по характеру вполне отвечающий своей фамилии, в воздухе был строгим и требовательным командиром. Он улыбнулся, увидев спокойное лицо Зайцева.
Но Зайцева тревожило одно обстоятельство: он впервые прыгал с турели самолета ТБ-3. Из рассказов бывалых парашютистов он знал, что это сложный прыжок, нужно быть внимательным и осторожным.
Приспособленные к десантированию бомбардировщики были, конечно, далеки от совершенства. Успешное выполнение прыжков зависело в первую очередь от выдержки, хладнокровия и мастерства людей. Случаи преждевременного раскрытия парашюта, зависания его на хвосте самолета были не таким уж редким явлением.

Воздушный корабль стал приближаться к цели. Заметно возросло напряжение парашютистов. И вот красный флажок — долгожданный сигнал "Пошел". С крыльев самолета и турели начали отделяться десантники. Сосед Зайцева слева, отваливаясь от борта, как-то неудачно повернулся и вместе с собой столкнул и его. Зайцев, пытаясь на секунду задержаться на самолете, не заметил, как потянул кольцо, и, падая, еще у борта увидел полотнище перед глазами и тут же почувствовал сильный рывок. Выпавший из ранца купол парашюта мгновенно подхваченный встречным потоком воздуха, оказался на стабилизаторе самолета.
— Человек на стабилизаторе! — крикнули десантники, наблюдавшие с земли за самолетом. Они знали, что это значит. Парашютист мог быть уже убитым от удара о стабилизатор. Но если он жив, то, растерявшись, может выдернуть кольцо запасного парашюта, и тогда гибель неминуема.
Вместе с группой приближаясь к земле, я видел, как за хвостом самолета тащился парашют с человеком. Кто же это мог быть?
На площадке приземления все замерли, с волнением наблюдая за самолетом, который делал уже третий круг. Положение парашютиста оказалось исключительно сложным. Правая рука запуталась в стропах. Он пытался левой рукой подтянуться и освободить саднящую от боли правую руку, но это ему не удавалось. Воспользоваться ножом, чтобы обрезать стропы, он не смог: ножа почему-то не оказалось под резинкой запасного парашюта.
Старший лейтенант Веселов, заметив парашютиста, висевшего под хвостом самолета, выбрался на турель и увидел, что Зайцев сам не сможет освободиться от зацепившегося за стабилизатор парашюта. Веселов вернулся обратно, раскрыл свой парашют, зацепил вершину купола за турельную скобу и через второй турельный люк, расположенный ближе к хвосту, вновь выбрался наружу и, постепенно, отпуская стропы, пополз по фюзеляжу к хвосту самолета, ежесекундно рискуя сорваться.
Старший лейтенант жестом предупредил Зайцева, чтобы он внимательно следил за ним, и, перейдя с фюзеляжа на хвост самолета, быстро перерезал стропы ножом.
Пролетев камнем несколько секунд, Зайцев освободил правую руку от болтавшихся строп и рванул кольцо запасного парашюта. Покачиваясь под его куполом, он медленно стал опускаться на землю.
Вечером я встретил Веселова и Зайцева. Они о чем-то оживленно говорили. Зайцев с перевязанной рукой весело улыбался. Заметив, что я рассматриваю забинтованную руку, он смутился и, немного запинаясь, сказал "Ничего, товарищ капитан, через день-два опять буду прыгать".
Источник: Лисов И.И. "Советские воздушно-десантные войска"