А ведь ВСЕ ЭТО УЖЕ БЫЛО!!!
Виктор Гюго. Девяносто третий годhttp://lib.ru/INOOLD/GUGO/93god.txtКнига седьмая
ФЕОДАЛИЗМ И РЕВОЛЮЦИЯ
I
Предок
На одной из плит каземата стояла лампа около четырехугольной отдушины,
пробитой в каменном мешке.
Тут же рядом на полу виднелся кувшин с водой, солдатский паек хлеба и
охапка соломы. Каземат был высечен прямо в скале, и если бы узнику пришла
дикая мысль поджечь солому, он только впустую потерял бы время; тюрьма все
равно бы не загорелась, а узник наверняка задохся бы.
Когда Говэн открыл дверь, маркиз шагал из угла в угол, -- так хищник в
неволе машинально мечется по клетке.
Услышав скрип отворившейся и захлопнувшейся двери, старик поднял
голову, и лампа, стоявшая на полу, как раз между Говэном и маркизом, ярко
осветила их лица.
Они взглянули друг на друга, и такова была сила их взгляда, что оба
застыли на месте.
Наконец, маркиз разразился хохотом и воскликнул:
-- Добро пожаловать, сударь! Вот уже много лет, как я не имел счастья
вас видеть. Но вы все же соизволили ко мне пожаловать. От души благодарю. Я
как раз не прочь поболтать немного. Признаться, я уже начал скучать. Ваши
друзья зря теряют время. К чему вся эта возня -- установление личности,
военнополевой суд, -- все это излишние проволочки. Я бы лично действовал
гораздо быстрее. Я здесь у себя дома. Соблаговолите войти. Ну, что же вы мне
скажете обо всем, что творится? Оригинально, не правда ли? Жили-были король
и королева, король был король, королева была Франция. Отрубили королю
голову, а королеву сочетали законным браком с Робеспьером; от сего господина
и сей дамы родилась дочь, которую нарекли гильотина и с которой, если не
ошибаюсь, мне завтра суждено свести знакомство. Заранее восхищен. Равно как
и встречей с вами. Для чего вы явились сюда? Вас, быть может, повысили в
чине, назначили палачом? Если это просто дружеский визит-- я тронут. Вы,
виконт, должно быть, уже забыли, что такое настоящий дворянин. Так вот он
перед вами -- это я. Смотрите хорошенько. Зрелище любопытное: верит в бога,
верит в традиции, верит в семью, верит в предков, верит в благой пример
отцов, верит в преданность, в верность, в долг по отношению к своему
государю, уважает старые законы, добродетель, справедливость -- и этот
человек с наслаждением приказал бы расстрелять вас. Садитесь, сделайте
милость. Придется сесть прямо на пол, -- в этой гостиной, увы, нет кресел,
но тот, кто живет в грязи, может сидеть и на земле. Я отнюдь не желаю вас
обидеть своими словами, ибо то, что мы зовем грязью, вы зовете нацией.
Надеюсь, вы не потребуете, чтобы я провозгласил: Свобода, Равенство,
Братство? Мы находимся с вами в одной из комнат моего собственного дома;
некогда сеньоры сажали сюда смердов; ныне смерды сажают сюда сеньоров. И вот
эти-то нелепости называются революцией. Если не ошибаюсь, через тридцать
шесть часов мне отрубят голову. Я не досадую на это обстоятельство, но люди
вежливые прислали бы мне мою табакерку, которую я обронил в зеркальной, где
вы играли ребенком, а я качал вас у себя на коленях. Я сейчас, сударь,
сообщу вам нечто -- вас зовут Говэн, и по странной игре случая в ваших жилах
течет благородная кровь, та же, чорт побери, что и в моих, и именно эта
кровь сделала меня человеком чести, а вас негодяем. Каждому свое. Не
возражайте, это не ваша вина. И не моя. Ей-богу же, человек становится
преступником, сам того не замечая. Это зависит от того, кто каким воздухом
дышит; в такие времена, как наши, никто не отвечает за свои поступки.
Революция -- большая плутовка в отношении всех и вся, и наши великие
преступники по сути дела взрослые младенцы. Экие глупцы! Начать хотя бы с
вас. Примите мое восхищение. Да, я вами восхищаюсь. Помилуйте, юноша
прекрасного рода, могущий занимать государственные посты, человек, в жилах
коего течет великолепная старинная кровь, достойная быть пролитой за
великолепные дела, виконт, владелец вот этой самой Тур-Говэн, бретонский
принц, в будущем герцог и пэр Франции, по праву наследования, другими
словами имеющий все, чего только может пожелать на земле мало-мальски
разумный человек, предпочел стать тем, что он есть сейчас, и посему враги
считают его мошенником, а друзья -- глупцом. Соблаговолите, кстати,
засвидетельствовать аббату Симурдэну мое почтение.
Маркиз говорил непринужденным, миролюбивым тоном, ничего не
подчеркивая, как и положено человеку светскому, серые его глаза смотрели
спокойно, а руки были засунуты в карманы куртки. Он помолчал, глубоко
вздохнул и заговорил снова:
-- Не хочу скрывать от вас -- я делал все, чтобы вас убить. Я сам,
собственной рукой трижды наводил на вас пушку. Не совсем учтиво, не спорю,
но воображать, что на войне враг старается доставить нам удовольствие --
значит исходить из ложных соображений. Ибо мы, дорогой мой племянник, мы с
вами воюем. Все предано огню и мечу. Ведь убили же короля. Прекрасные
времена!
Он снова замолчал, потом начал:
--
И ничего бы этого не произошло, если бы в свое время вздернули
Вольтера и сослали Руссо на галеры. Ох, уж эти мне умники! Истый бич. А
теперь, скажите честно, в чем вы можете упрекнуть монархию? Правда, аббата
Пюселя сослали в его аббатство Корбиньи, но разрешили ему ехать туда не
спеша и в любом экипаже, какой ему заблагорассудится выбрать; а что касается
господина Титона, который, с вашего разрешения, был отчаянным дебоширом и не
прочь был заглянуть в веселое заведение, отправляясь смотреть чудеса диакона
Париса, то этого Титона перевели из Венсенского замка в замок Гам в
Пикардии, признаться откровенно, довольно неприятное место. Вот и все
обвинения... Как же, помню: я тоже возмущался в свое время; был таким же
глупцом, как и вы.
Маркиз притронулся к карману, словно нащупывая табакерку, и продолжал:
-- Но только не таким злобным. Мы говорили, чтобы говорить. Случалось,
что бунтовали парламенты; а потом появились на сцену господа философы и,
вместо того чтобы сжечь самих авторов, сожгли их сочинения, а тут еще
начались все эти придворные интриги, вмешались эти ротозеи Тюрго, Кенэй,
Мальзерб, физиократы и прочее, и прочее, и пошла свара. Все началось с писак
и рифмоплетов. Ах, "Энциклопедия"! Ах, Дидро! Ах, д'Аламбер! Вот уж
зловредные бездельники! Даже человек королевской крови, сам прусский король,
и тот попался на их удочку!
Я всех этих писак прибрал бы к рукам. Да, мы
чинили суд и расправу! Вот, полюбуйтесь, здесь на стене следы колес,
употребляемых для четвертования! Мы шутить не любили. Нет, нет, только не
писаки! Пока есть Вольтеры, будут и Мараты. Пока есть бумагомаратели,
переводящие бумагу, будут и мерзавцы, которые убивают; пока есть чернила,
будет черно; пока человек держит в пятерне гусиное перо, легкомыслие и
глупость будут порождать жестокость. Книги творят преступления.
Слово химера
имеет двойной смысл -- оно означает мечту, и оно же означает чудовище. Каким
только вздором не тешат людей! Что это вы твердите о ваших правах? Права
человека! права народа! Да все это яйца выеденного не стоит: все это и
глупости, и выдумка, прямая бессмыслица!
Когда я, например, говорю: Авуаза,
сестра Конана Второго, принесла в приданое графство Бретонское супругу
своему Гоэлю, графу Нантскому и Корнуэльскому, трон коего наследовал Алэн
Железная Перчатка, дядя Берты, той, что сочеталась законным браком с Алэном
Черным, владельцем земель и замка Рош-Сюр-Ион, и являлась матерью Конана
Младшего, прадеда Ги, или Говэна де Туар, то есть нашего предка, -- я говорю
вещи бесспорные, -- вот оно -- право. Но ваши оборванцы, ваши плуты, ваша
голытьба, они-то о каких правах толкуют? О богоубийстве и цареубийстве. Что
за мерзость! Ах, негодяи! Как это ни прискорбно для вас, сударь, но в ваших
жилах течет благородная бретонская кровь; мы с вами оба происходим от Говэна
де Туар; нашим с вами предком был великий герцог де Монбазон, который
получил звание пэра Франции и был пожалован орденской цепью; он взял штурмом
Тур, был ранен при Арке и скончался на восемьдесят седьмом году в чине
обер-егермейстера в своем замке Кузьер в Турени. Я мог бы вам назвать также
и герцога Лодюнуа, сына госпожи де ла Гарнаш, Клода де Лорена, герцога де
Шеврез, и Анри де Ленонкура и Франсуазу де Лаваль-Буадоффэн. Но к чему? Вам,
сударь, угодно быть идиотом, вам не терпится стать ровней моему конюху.
Знайте же, я был уже стариком, когда вы лежали в колыбели. Я вытирал вам
нос, сопляк, и сейчас я тоже утру вам нос. Вы как-то ухитрились расти и в то
же время умаляться. С тех пор что мы с вами не виделись, мы шли каждый своей
дорогой, я -- дорогой чести, а вы -- в противоположном направлении. Не знаю,
чем все это кончится, но господа ваши друзья -- жалкие людишки. О, все это
прекрасно, согласен, прогресс умопомрачительный, -- еще бы! у нас солдат,
уличенный в пьянстве, должен был три дня сряду выпивать перед фронтом штоф
чистой воды, -- это суровое, видите ли, наказание вы отменили; теперь у вас
есть максимум, есть Конвент, епископ Гобель, господин Шомет и господин Эбер,
и вы яростно уничтожаете все прошлое, начиная с Бастилии и кончая
календарем, где святых вы заменили овощами. Ну что ж, господа граждане,
будьте хозяевами, берите в руки бразды правления, располагайтесь как дома,
не стесняйтесь. Но как бы вы ни изощрялись, религия все равно останется
религией, и того обстоятельства, что монархия пятнадцать веков освещала нашу
историю, вам не зачеркнуть, как не зачеркнуть и того, что старое дворянство,
даже обезглавленное, все равно выше вас. А что касается ваших кляуз насчет
исторических прав королевских династий, то ведь это же смеха достойно.
Хильперик в конце концов был лишь простым монахом и звался Даниэль; и не кто
иной, как Рэнфруа породил Хильперика, чтобы досадить Карлу Мартелу; все это
мы знаем не хуже вас. Да разве в этом дело? Дело в том, чтобы быть великим
королевством, быть старой Францией, быть превосходно устроенным
государством, где почитаются священными, во-первых, особа
монарха-самодержца, затем принцы, затем королевская гвардия, охраняющая с
оружием в руках нашу страну на суше и на море, затем артиллерия, затем
высшие правители, ведающие финансами, затем королевские судьи и судьи
низшие, затем чиновничество, взимающее подати и налоги, и, наконец,
государственная полиция на трех ее иерархических ступенях. Вот что
называется прекрасным и образцовым устройством, а вы разрушили его. Вы
жалкие невежды, вы уничтожили наши провинции, так и не поняв, чем они были.
Гений Франции вобрал в себя гений всего континента, и каждая из провинций
Франции представляла одну из добродетелей Европы; германская честность была
представлена в Пикардии; великодушие Швеции -- в Шампани; голландское
трудолюбие -- в Бургундии; польская энергия -- в Лангедоке; испанская
гордость -- в Гаскони; итальянская мудрость -- в Провансе; греческая
смекалка -- в Нормандии; швейцарская верность -- в Дофинэ. А вы ничего этого
не знали; вы все сломали, разбили, разнесли в щепы, уничтожили с равнодушием
скотов.
Ах, вы не желаете иметь аристократию? Что ж, больше ее у вас не
будет. Вы еще пожалеете о ней. У вас не будет отныне рыцарей, не будет
героев. Прощай былое величие Франции! Покажите мне нынешнего Асса. Все вы
трясетесь за свою шкуру. Не видать вам больше рыцарей, как те, что сражались
при Фонтенуа и сначала приветствовали противника и затем лишь убивали его;
не видать вам воинов, подобных тем, что шли на штурм Лерида в шелковых
чулках; не видать вам таких сражений, где султаны кавалеристов проносились
словно метеоры; вы пропащий народ, вы еще испытаете самое страшное из
бедствий -- иноземное владычество; если Аларих Второй воскреснет, он не
встретит достойного противника в лице Хлодвига; если воскреснет Абдеран, он
не встретит достойного противника в лице Карла Мартела; если вернутся
саксонцы, они не встретят больше Пепина; не будет у вас великих сражений: ни
Аньяделя, ни Рокруа, ни Ленса, ни Стаффарда, ни Нервинда, ни Штейнкерка, ни
Марсайля, ни Року, ни Лоуфельда, ни Магона; не видать вам ни Франциска
Первого при Мариньяне, ни Филиппа-Августа при Бувине, который одной рукой
захватил в плен Рено, графа Булонского, а другой Феррана, графа Фландрского.
У вас будет Азенкур, но не будет кавалера Баквилля, великого знаменосца,
который, завернувшись в знамя, дал себя убить! Ну что ж, действуйте. Будьте
новыми людьми. Мельчайте.
Маркиз помолчал немного и добавил:
-- Но предоставьте нам быть великими. Убивайте королей, убивайте
дворян, убивайте священников, разите, разрушайте, режьте, топчите, попирайте
своим сапогом древние установления, низвергайте троны, опрокидывайте алтари,
убивайте и отплясывайте на развалинах -- это ваше дело. На то вы изменники и
трусы, неспособные ни на преданность, ни на жертвы. Я кончил. А теперь,
виконт, прикажите гильотинировать меня. Честь имею выразить вам свое
нижайшее почтение.
И он добавил:
-- Да, я сказал вам много правды! Но что мне до того. Я мертв.
-- Вы свободны! -- сказал Говэн.
Говэн подошел к маркизу, снял с себя плащ, набросил на плечи старика и
надвинул капюшон ему на глаза. Оба Говэна были одного роста.
-- Что ты делаешь? -- воскликнул маркиз.
Говэн, не отвечая, крикнул:
-- Лейтенант, откройте дверь.
Дверь открылась.
Говэн крикнул:
-- Потрудитесь запереть за мной дверь.
И он вытолкнул вперед оцепеневшего от неожиданности маркиза...
